В. Черненко
Беседа 7. (Об исповеди и покаянии)
О церковных таинствах, их смысле и значении. Зачем нужна исповедь, почему нужно исповедоваться человеку (священнику). Культура и «наука» исповеди. Этика исповедующего, пастырские требования к нему. Современное состояние исповедной практики.
О.Н.: Хочу сейчас «прочитать» твои мысли. Полагаю, они строятся у тебя где-то в таком ключе: «Вот, вокруг происходит непростая, бурная и беспокойная жизнь. Люди ходят на работу, посещают магазины, ездят в путешествия, справляют дни рождения, и т.п. В общем, жизнь - в полном разгаре… И вдруг Церковь посреди этого процесса поднимает большой «щит с объявлениями», что надо бы ходить в храм, посещать богослужения, молиться, то есть, проводить некую внутреннюю духовную деятельность, совсем не связанную с банковскими счетами, «проплатами», «поставками», «объемами продаж» и прочими атрибутами нынешнего времени. «Не слишком ли многого хотят эти попы от делового народа, и вообще от затюканного нашего населения?»
А.: Если и не совсем так, то общее настроение ты угадал. Но в данном случае отвечать на подобные вопросы мне легче, поскольку могу периодически с тобой беседовать и многое для себя прояснять, большинство же такой удобной возможности, кажется, не имеет.
О.Н.: Увы… - ведь значение подобных сведений переоценить сложно. Сегодня лечение и уход за телом - это громадная индустрия, созданы целые отрасли, которые все множатся. А вот дело сбережения и развития человеческой души, к нашей беде, практически вынесены за скобки современных общественных интересов. Однако потенциал, заключенный в самой природе Православия, дает надежду, что его благотворная сила все-таки сможет противостоять разрастающемуся хаосу и разрушению – как личностному, так и общественному.
В этом смысле Православная Церковь живет подлинными реалиями времени и основная (собственно, единственная) точка приложения ее усилий - это человек, его искаженная природа, нуждающаяся в преображении. И вот для этого Главой Церкви – Христом - ей дарованы особые средства, посредством которых этот процесс должен осуществляться. Их особенность в том, что они непостижимым образом низводят на человеческую душу и тело Божественную благодать, то есть, духовные энергии, исходящие от Бога, являющиеся необходимым условием преображения личности. Они, предназначенные для разных случаев и обстоятельств, называются Таинствами именно по причине своей сверхъестественности и невозможности рационального их изъяснения. Это - реальная помощь нам от Бога на пути к Небесному Царству, которая реализуется в лоне Церкви.
А.: И что, без этой подмоги человеку никак нельзя достичь этой небесной цели?
О.Н.: Опять же, повторюсь, что Бог Себя никогда и ничем не ограничивает, Он Всемогущ, поэтому все может. По Его замыслу Церковь создана как богочеловеческий организм, чтобы люди преображались в человеческой среде и посредством себе подобных. Почему так – нам неведомо, но потому-то у нас есть Евангелие, чтобы с верой принимать все, что исходит от Господа Иисуса Христа. Православная Церковь - это живой, развивающийся организм, преображающий мир уже более двух тысячелетий, так что к ее опыту следует отнестись с почтением и доверием.
А.: И что эти Таинства собой представляют?
О.Н.: Условно говоря, это особые священнодействия, посредством которых человек приобщается к духовной силе Святого Духа. Почему я говорю «условно»? Потому что четкие границы их воздействий в богословии не определены, да и не могут быть определены, поскольку «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» (Ин.3,8).
В Православии утверждено положение о семи основных Таинствах. Это - Крещение, Миропомазание, Евхаристия (Причащение), Покаяние (Исповедь), Таинство Священства, Таинство Брака и Елеосвящение. Таинства - это явления духовные, но реализуются они в Церкви посредством материальных вещей и действий. Все они имеют свое непреходящее и незаменимое предназначение, но наибольшее воздействие на духовную жизнь христианина оказывают Таинства Исповеди и Евхаристии (Причащения) по причине необходимости их регулярного применения. Сегодня же мы поговорим об Исповеди. Ты, вероятно, не раз слышал такое слово. И как ты его понимаешь?
А.: Разумеется, слышал. Ну, это когда человек приходит к священнику и раскаивается ему в своих грехах, а тот ему их отпускает, то есть, прощает.
О.Н.: Допустим. А скажи еще, зачем Исповедь нужна?
А.: Вероятно, для того, чтобы человеку становилось легче.
О.Н.: Ну, что ж, твое впечатление в целом соответствует общепринятому обывательскому пониманию. Да и в церковной среде такое восприятие встречается нередко. И в общих чертах оно, вроде, правильное. Но это очень поверхностная характеристика этой важнейшей стороны церковной жизни. Сегодня проблема состоит в том, что Таинство Исповеди остается как бы «неувиденным», недооцененным фактором духовной жизни христианина. Если исповедь отправляется формально, рутинно, поверхностно, то оно (наряду с Причастием, о котором поговорим позже) непозволительно профанируется. Нынешнее обесценивание роли этих двух «столбовых» для Церкви Таинств является одной их главных причин слабости церковного организма. Это как «погашенные» функции эндокринной и сердечно-сосудистой систем в человеческом организме, что приводит к вялости и нездоровью. И в то же время, если они восстанавливаются, в тело возвращается сила и энергия, а мышление становится ясным, действия точными.
А.: Тогда «расшифруй» подробнее, в чем состоит значение Исповеди.
О.Н.: Православная Церковь на протяжении всей своей истории обладает этим мощнейшим средством преображения - «метанойи», которое даровано Христианству Главой Церкви – Христом. Духовное основание Таинства Исповеди покоится на Евангелии: «Сказав это, дунул, и говорит им: примите Духа Святаго. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся» (Ин. 20, 23).
И действительно, это - сильнейший инструмент преображения, а также средство раскрытия в человеке его духовного потенциала и направления его усилий в созидательное жизненное русло. В Таинстве Исповеди Церковь уготовила человеку уникальное пространство абсолютной честности, главным образом, перед собой и перед Всевышним Авторитетом. Ни в каких других житейских обстоятельствах человеку невозможно быть настолько честным и открытым.
А.: Но Исповедь ведь принимает священник. Тогда откуда же здесь полная открытость и честность?
О.Н.: В том-то и дело, что это священнодействие является лишь возможностью и дверью в подлинный мир твоей души, а вот для того, чтобы в полной мере использовать ее, нужно внутренне потрудиться. В действительности, исповедуется человек не священнику, но Богу в присутствии священника. И когда он искренен, то иерей становится вовсе не помехой, а сопереживателем, сомолитвенником в обращении к Господу. Здесь, под епитрахилью духовника все максимально близко: твои уста к уху священнослужителя и твоя душа к Лицу Бога, и этим образуется атмосфера для максимально правдивой молитвы. Далеко не сразу человек способен принять такое положение вещей за реальность, ибо здесь надо переступить через внутренний барьер. Для этого нужна определенная практика, в которой священнослужитель обязан помогать и направлять прихожан.
Если хочешь, то долг пастыря - прививать своим прихожанам культуру Исповеди. Притом, что она по своему духу является органичной частью общей славянской культуры, имея важнейшее влияние как на стиль церковной жизни, так и на житейские традиции. Она может иметь свои особенности в зависимости от епархии, или даже прихода, но ввиду непреходящей ее важности исповедные традиции должны культивироваться непременно и в общественном сознании (это подобно традициям гостеприимства, питания, гигиены и проч.) Небрежение и формализм в этом вопросе мертвят сам дух Церкви, и, к сожалению, сегодня это слишком распространенная ее болезнь.
А.: Тогда как быть с тем, что люди, составляющие основную часть нашего общества не то что неискренно исповедуются, а вообще никогда даже и не думали ни об Исповеди, ни даже о посещении храма? Но ведь живут же?
О.Н.: Вот потому так и живем: то, что происходит с нами сегодня - и с обществом, и, в частности, с каждым из нас – это и есть следствие практически поголовного в нашем обществе пренебрежения духовными законами. Конкретизировать? Дело в том, что если человек совершает грех, то каждое такое его деяние встраивается в причинно-следственную связь жизненных событий, цепочка которых начинает двигаться уже по искаженному, неправедному сценарию. Таким образом, в событийную ткань жизни всевается зерно разрушения, которое неизбежно и происходит на каком-то этапе. Если его не купировать исповедованием. А потом спрашивают: ну, откуда это все мне (или нам)?
А.: Ты хочешь сказать, что признанием за собой греха и отречения от него сегодня я могу повлиять на последствия греховного деяния, совершенного в прошлом?
О.Н.: Господь Иисус Христос снабдил Свою Церковь великим и удивительным Таинством Покаяния. Воздействие этого священнодействия на ее чад таково, что непостижимым для нас образом «бывшее» может становиться «небывшим». Грех уничтожается (в духовном пространстве), изглаживаются из бытия его последствия, исцеляется душа, а также выпрямляется и линия жизненных обстоятельств, восстанавливается связь с Богом. Если человек осознает и кается, исповедует грех, отрекаясь от него, то этим открывает в свою жизнь доступ благодатных энергий, дающих ему крепость сопротивляться бесовским силам, побуждающих его ко греховным деяниям.
Если же духовную сторону бытия игнорировать, то линия жизни (будь то отдельного человека, или целого общества) заведет в кювет, и аварии не избежать. Не следить за своей душой равносильно тому, если не лечить запущенную болезнь. Исповедь – это особое, исключительное проявление веры и надежды.
А.: А если исповедующийся все же не станет раскрываться полностью, не все потаенное о себе расскажет, то как это отразится на нем?
О.Н.: Видишь ли, Бог милостив, и Он знает все наши немощи. Одно дело, когда человек искренне старается преодолеть эту дистанцию в своем рассогласованном естестве, и ему это пока не удается. Господь и намерение приемлет. Совсем иное отношение, если он намеренно лукавит, и такая «игра в Исповедь» становится формальным, «дежурным» актом. Нечестность перед Богом и бесплодна, и вредна. Исповедь и Причастие в христианской жизни призваны действовать как постоянный стимул, будирующий духовный рост и совершенствование, поддерживая духовное напряжение, не давая уклоняться от главного вектора – Небесного Царства.
А по поводу честности на Исповеди, нужно не забывать одно существенное обстоятельство. В действительности «утаенное» на Исповеди таковым не является, ибо перед Всеведущим Богом ничего скрыть невозможно, когда Он и твой Ангел-хранитель ведают о тебе все-все, и гораздо больше, чем ты сам знаешь о себе. Так что попытки что-то скрыть свидетельствуют лишь о непонимании происходящего и ограниченности веры.
Помнишь, мы говорили о том, что после грехопадения Адам начал невпопад, лукаво отвечать на вопросы Бога? Ведь ему Господом предоставлялась возможность покаяться в грехе, но он не смог этого сделать, ибо между ними уже возникла «медная» стена отчуждения. Если бы праотец преодолел в себе внутреннее сопротивление и честно сознался, и раскаялся, земная история была бы иной. Безумие – лгать перед Ангелом и Богом, Который все видит. Исповедающиеся призваны в своей духовной жизни восполнять эту адамову немощь, преодолевая в себе утерянное им недоверие к Творцу вследствие грехопадения, стараясь обратить себя в положение правды, исторгая из себя адамово лукавство, отторгнувшее человечество от Создателя.
А.: Если это такое значительное действо, то оно как-то должно отражаться в человеческих ощущениях?
О.Н.: А знаешь, это вовсе не обязательно, ибо Святой Дух, силой Которого и совершается это Таинство, «дышит, где хочет». Ведь многое зависит еще и от состояния и расположения исповедующейся души. И порой для назидания, либо для того, чтобы она усилила свои аскетические и молитвенные усилия, чтобы «подправить» нужные ей в данный момент устремления к Богу, никаких явных ощущений человек может и не почувствовать. Но самое главное: Православие учит нас не ожидать неких экзальтированных эмоций и не стремиться их вызывать, но твердо и неколебимо верить в Божию милость и правдивость Его обетований. В то же время, Исповедь может порождать множество эмоциональных проявлений.
К примеру, присловье дает такое описание: «Грех в душе – что страх в лесу». Если человек совершил грех, в его душу вселяется особый страх совести - такой холодок, всегда сопровождающий всякое воспоминание об этом событии. Правда, если человек не осведомлен о понятии «грех» и его игнорирует, они, накапливаясь и наслаиваясь как короста, «отключают» психику и «анестезируют» тонкие ощущения, давая возможность таким людям под этой толщей пагубных эмоций чувствовать себя вполне комфортно и быть довольным собой. Но это ложное, лукавое ощущение.
Если ядро личности поражено греховностью, эта болезнь непременно проявится во внешних обстоятельствах в свое время. Апостол Иаков «диагноз» формулирует кратко и жестко: «Сделанный грех рождает смерть» (Иак.1,15). Точное психологическое очертание греха дал Фазиль Искандер: «Душа, совершившая предательство, всякую неожиданность воспринимает как начало возмездия». Так вот, часто после Исповеди этот глубокий, и, бывает, глубоко «зарытый» страх уходит с исповеданным грехом. Нередко момент, когда он покидает душу, ощущается вполне осязаемо и реально.
А.: А как определить, почувствовать момент преодоления греха, то есть, узнать о результативности духовных усилий?
О.Н.: Это очень похоже на процесс выздоровления от физического заболевания. (Заметь, как часто мы обращаемся к образам из медицинской тематики, и это не случайно). Сам момент начала ухода болезни определить сложно, но тенденцию к выздоровлению человек начинает ощущать вполне явственно. Так и в духовном выздоровлении весьма часто человек, осознав грех и решившись освободиться от него, особенно после Таинства Исповеди, чувствует, возможно, не столь глубокое, но акцентированное внутреннее облегчение, он возвращает себе внутреннюю свободу. И наоборот, нераскаявшийся человек перестает быть внутренне свободным, потому что грех эту свободу у него отнимает, сковывая чувства внутренней глубинной боязнью.
К примеру, бывает так, что человек со страхом ожидает какого-то плохого известия, например, приговора суда или неутешительного диагноза. Ожидание тогда становится невыносимо мучительным, человеку трудно совладать с собой - страх присутствует в каждой мысли, им отравлены все эмоции. И когда, наконец, он получает сообщение о том, что его дело разрешилось положительно или смертельный диагноз не подтвердился, его сердце тут же наполняется великой, необъятной радостью, необъяснимой благодарностью ко всем и любовью! Те, кому доводилось ощутить такое, утверждают, что переживали счастье. Нечто подобное происходит и с человеком, когда душа освобождается от греха и страсти.
А.: А страсть это синоним «греха»?
О.Н.: Не совсем, это понятие более глубокое. Надо сказать, что нигде более, как в православной аскетике, столь глубоко и основательно не исследованы глубины и тонкости человеческой души – это удивительнейшие и ценнейшие знания, являющиеся уникальной сокровищницей человечества. Поэтому для знакомства с ними (а по сути, для подлинного познавания собственной личности) отсылаю тебя снова к православной аскетической литературе. Рамки нынешних наших бесед позволяют упомянуть лишь о некоторых моментах. Слово «страсть» и «страх» - однокоренные, потому что эти духовные понятия имеют одну природу.
В отличие от современных понятий, страсть в православной аскетике означает ту темную духовную силу, которая, поражая душу, является источником и побудительным мотивом для совершения грехов, как правило, «однородных» с нею. Страсть - это глубокое заболевание души, которое может проявляться в разных согрешениях, «родственных» ей по духовной природе. К примеру, страсть блуда («ответственная» за 7-ю Заповедь), пленив душу, порождает все грехи, связанные с сексуальными инстинктами человека. Характерным примером страсти, поразившей наше нынешнее общество, является алкоголизм, когда она очень трудно отпускает человека, даже прекратившего пить. Если не искоренить саму по себе тягу к выпивке, человек, опутанный ее сетями, вновь и вновь будет поганить, и уродовать свой Божий образ, увлекаясь манящими бесовскими призывами, безвольно и покорно идя к своей гибели.
Страсти - это силы, которые действуют в сердце неким таинственным образом, подменяя собой ту естественную духовную созидательную деятельность души, которая предусмотрена Промыслом Божиим при сотворении человека, но действуют как силы разрушения личности.
В православном учении о врачевании души главные страсти условно подразделены на восемь: чревоугодие, прелюбодеяние, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость. У святых отцов они располагаются в определенном порядке, который вовсе не случаен, так как между страстями существует внутренняя связь. "Злые страсти и нечестие не только вводятся одна через другую, но и подобны одни другим", - учит святитель Григорий Палама. И надо сказать, что эта схема не исчерпывает всех существующих в падшем мире страстей.
А.: Получается, что и грех, и страсть являются предметом исповеди, на которых должны фокусироваться духовные усилия борющегося с ними человека? Не скрою, сложность таких внутренних построений может многих отпугнуть. Мне хотелось бы как-то детализировать этот процесс.
О.Н.: А ты посмотри на него как на телесную болезнь, для устранения которой требуется подчас множество различных анализов, лекарств, процедур, ограничения в пище и во многом таком, что и привело к заболеванию. Ведь это мы воспринимаем нормально? Здесь же процесс такой же, и даже сложнее. Эта внутренняя нагрузка должна непременно сопровождаться памятованием цели, ради которой ведется духовная борьба человека со своей скверной – Небесное Царство. Христос нам указал, что «Царство Небесное силою берется (нудится), и употребляющий усилие восхищает (приобретает) его» (Мф.11, 12) – только так, ибо такова реальность нашего бытия. На «гламуре», «расслабухе» и «мерседесах» на Небо не въезжают.
Приведу тебе пример некой своеобразной записи в «амбулаторной карточке больного», то есть пояснения, которое дал один из выдающихся духовных православных врачевателей святитель Игнатий Брянчанинов: «Грех блуда имеет то свойство, что соединяет два тела, хотя и незаконно, в одно тело: по этой причине, хотя он прощается немедленно после раскаяния в нем и исповеди его, при непременном условии, чтобы покаявшийся оставил его, но очищение и истрезвление тела и души от блудного греха требует продолжительного времени, чтобы связь и единение, установившиеся между телами, насадившиеся в сердце, заразившие душу, изветшались и уничтожились» (свт. Игнатий (Брянчанинов), 38, 288). Православный опыт врачевания души (то есть, святости), аккумулированный Православной Церковью – огромен и бесценен.
А. :Не думаю, что его просто (и возможно ли?) освоить, особенно в наше время...
О.Н.: С Божьей помощью все, что нужно человеку, чтобы стать тем, кем мы задуманы, становится возможным. Самое важное для него - осознать необходимость этого внутреннего пути. Главная цель исповедальных усилий – непосредственно всмотреться в темную и мутную сторону своей души и личности, увидеть действительное ее состояние и даже порой почуять зловоние ее греховных язв, духовных гнойников. Ужаснуться и максимально искренне, до слез раскаявшись, всерьез просить всемилостивого Бога об исцелении себя от этих страшных и гибельных недугов. Последовательно и со вниманием осваивать пространство своей души для здравомыслящего человека разумно и естественно.
Исповедь можно уподобить «пломбированию» души, вытаскиванию заноз, жал, стрел, залечивание язв и ран, когда духовные недуги поднимаются из темных глубин души на свет, на поверхность, где свет правды их обличает, подвергает совестному сожалению, а также осуждению, отвержению и извержению из пространства очищенной таким образом души.
А.: Ты говорил о «технике» или «культуре» Исповеди, то есть, о некоторых правилах общения прихожанина («пациента») со священником («врачевателем»), принимающим ее. Приведи несколько советов.
О.Н:. Повторю еще раз: Врачевателем души на исповеди является не священник, но Сам Господь. Непосредственная же исповедная практика в Церкви выстраивается между пастырем и пасомыми в конкретных условиях и в конкретных отношениях, зависящих от множества факторов как общего плана, так и происходящих от личностей исповедующегося и принимающего исповедь. Поэтому позволю указать тебе лишь на некоторые общие подходы при рассмотрении этого Таинства.
Видишь ли, к великому сожалению, сегодня наблюдается крепко устоявшийся поверхностный, формальный подход к осуществлению этого великого тайнодействия. Оно ведь святыми отцами названо «вторым Крещением», то есть, присоединением к Церкви. И это оправдано, ибо человек, совершая грех, каждый раз повторяет падение Адама, отделившего человечество от Бога. Только в отличие от праотца нам дарована возможность, отпадая грехом от Церкви, персонально исправлять его ошибку в Таинстве Исповеди. Нынешнее же печальное положение дел является следствием необученности и религиозной невежественности наших людей.
А.: Ну, вот ты опять про то, что в Церкви нужно учиться. И молитве учиться, и исповеди учиться – все же навевает скуку такой подход.
О.Н.: Где нет обучения, там нет культуры. Если человек чему-то учится, значит, у него всегда есть перспектива. Тем более в наиважнейшей области человеческого знания. Вот что по этому поводу говорил святитель, митрополит Московский Филарет: "Никому не позволено в христианстве быть вовсе не ученым и оставаться невеждой. Сам Господь не нарек ли Себя Учителем и Своих последователей учениками? Неужели это праздные имена, ничего не значащие? И зачем послал Господь в мир Апостолов? - Прежде всего, учить все народы: шедше, научите вся языки... (Мф. 28, 19) Если ты не хочешь учить и вразумлять себя в Христианстве, то ты не ученик и не последователь Христа, - не для тебя посланы Апостолы, - ты не то, чем были все христиане с самого начала христианства; я не знаю, что ты такое и что с тобой будет". Так что, учиться духовным навыкам – на самом деле великое благо.
А.: Ладно, пока «уговорил». Тогда скажи, что главное в исповеди для пришедшего к священнику для ее совершения?
О.Н.: На Исповеди нужно говорить о главном – о том, что отделяет нас от Бога. А это и есть то, что составляет самую суть греха.
А.: Но отделяет многое, как бы попроще сориентироваться в этом процессе?
О.Н.: А ориентир – Заповеди: как Десять Ветхозаветных, так и евангельских Девять Христовых Заповедей Блаженств. Что они означают по своей сути? Они указывают человеку именно на то, что, нарушая их, он «разводится» с Богом, между ними тут же возникает барьер! Увидеть его, ощутить дискомфорт и беспокойство при его возникновении, а также волевым усилием придти на исповедь и постараться его устранить – задача духовной работы. Христианство вводит человека в духовное пространство Божиих Заповедей потому, что только в их атмосфере душа, искаженная грехом, может вновь обрести свои изначальные, божественные очертания.
Не перечень «стандартных» названий грехов на бумажке приносить, чтобы священник ее прочел (также стандартно и дежурно), но душевную, искреннюю «жалобу» на то, что сотворил с тобою грех, которому ты поддался. Это может походить и на детскую обиженность, когда ребенок прибегает к отцу за защитой. Но все должно быть «по правде», с верой и пониманием важности этого акта, когда твое отступление от Отца прощено и скверна души исцелена. Для оздоровления церковной жизни сегодня необходимо, чтобы «вес» этого Таинства, второго (после Евхаристии) «столба» православности, в церковной жизни повсеместно вырос до масштаба его реальной значимости.
А.: Но это ж можно так наплакаться, особенно «слабому полу» столько слез пролить… Да и вообще, мне кажется, что «плакаться», хныкать - это как-то не по-мужски. По меньшей мере, в психологическом разрезе.
О.Н. Слезы в данном случае - показатель искренности, их в этом пространстве не стыдятся, здесь они - не признак слабости, но силы, разума и духа. Разумеется, они бывают разные, в том числе, нередко и ложные. Вот потому и необходимо пастырю преподавать своим прихожанам (и преподавать систематически) уроки исповедования, чтобы люди не тратили время (как свое, так и священника) и усилия попусту, чтобы разговор под епитрахилью был серьезным, продуманным и ответственным. Не констатация факта, или некая внутренняя истерика или самоистязание, но настройка себя на сопротивление греху, на искоренение самой способности души стремиться к нему. Здесь не сеанс психотерапии, но мощное, концентрированное проявление веры, реальное обращение к Богу за реальной помощью для достижения реального результата – воссоединение с Богом и с Церковью, возвращение на «небесно-царский» жизненный путь.
А.: Вот ты акцентируешь внимание на подлинности происходящего на Исповеди. А откуда у тебя эта уверенность, что все это не «понарошку»?
О.Н.: Двухтысячелетняя практика Церкви. И Евангелие: «И такими были некоторые из вас; но омылись, но освятились, но оправдались именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего». (1 Кор. 6, 11) Церковь учит нас приходить на Исповедь к Нему не вжав голову в плечи, но с сыновним доверием. Этому учит нас притча о блудном сыне, не зря ее называют Евангелием в Евангелии. Вот и молитва, которую Христос нам оставил - «Отче наш …» - о том же, что Бог для нас, прежде всего Отец, а не судья. «Помилуй мя, Господи, яко не токмо немощен есмь, но и Твое есмь создание» - читаем в подготовительной молитве к Причастию.
Подлинное покаяние на Исповеди ведет к тому, что называется смирение, о котором мы ранее говорили. А это не комплекс вины и неполноценности, не выявление немощи самой по себе, не «выжимание» из себя отвращения к себе, но положительно-религиозное явление, в котором сочетаются Бог и человек, когда мы открывает правдивое знание о себе. Оно же коренится в непременном памятовании того, что ты вовсе не отринут Богом, ты – каким бы ни предстоял перед Ним сейчас - принадлежишь Его Церкви. Нельзя ни себя, ни других пугать Богом.
Видение своей греховности в отрыве от одновременного видения себя «солью земли» может привести к ошибочным внутренним выводам и ложным психологическим состояниям. Исповедь нужна не для того, чтобы постоянно себя укорять, что ты грешник, но, чтобы действием Божиим получать силы благодатно продвигаться через чащу своей греховности к Богу. Нужно помнить, что христианин – это ценнейшее из земных званий человека, высочайшее достоинство обитателя Небесного Града.
А.: Несмотря на то, что в рассматриваемом вопросе я, разумеется, несведущ, тем не менее, меня «царапнула» твоя оценка нынешнего состояния исповедной практики, как «профанация» - и мне стало, вроде как, «за державу обидно». Если эта сторона церковной жизни столь важна, и без ее восстановления церковный организм не сможет обрести силу, то в чем здесь дело, отчего не проводится интенсивного его «лечения»?
О.Н.: Ну, что ж, изволь… Только мне придется тогда немного «поумничать», то есть, изложение немного усложнить терминологически – таков уж предмет нашего рассмотрения.
А.: Ничего – потерплю, мне все равно интересно.
О.Н.: О сложившейся на сегодняшний день исповедной практике давно пора открывать отдельный большой разговор, необходимость в котором давно назрела: тема эта многогранная, «материя» тонкая и сложная. Рамки наших бесед позволяют коснуться лишь некоторых, наиболее актуальных, лежащих на поверхности аспектов сегодняшней исповедальной практики.
Повторюсь: сущностное преображение человека – основной нерв Христианства, в нем фокусируется все учение Церкви, ее призыв, ее наука и действие. В этом духовном труде – единственно имеющем подлинную цену для вечности – христианину даруется два крыла, два Таинства – Причастия (речь о котором пойдет в следующий раз) и Покаяния, в которых он черпает божественные энергии для преодоления своей отделенности от Бога. Так же, как и Причастие, Таинство Покаяния представляет собой духовное средство, которым зачинается, взращивается, поддерживается и возрастает духовная жизнь церковного человека.
Что же касается отдельно практики исповеди, то она создает правильную духовную атмосферу христианина и периодически восстанавливает ее, когда грех разрушает благодатное состояние души. Это Таинство практически облекает нашу веру в «плоть» бытия, тревожа и заставляя быть живым главному ее «нерву», поскольку стимулирует ощущение постоянного присутствия Бога: ведь поступки, помыслы, вся жизнь каждого человека Ему известны, духовному миру открыто все в нас – как очевидное, так и сокровенное.
А.: Я вижу, какое значение ты придаешь тому, чтобы человек принимал в нем участие. Такие сведения для меня как будто из иного мира, из другой реальности, хотя я осознаю, что она является также и частью меня самого, даже несмотря на то, что мое понимание твоих пояснений пока не может быть в достаточной мере глубоким. Ладно, продолжай.
О.Н.: Исповедь дарована человеку для очищения его души и выправления его жизненного пути, как возможность вновь и вновь, отпадая от Божественной благодати, возвращать ее как источник духовного и телесного исцеления и подлинной жизни. Исповедь не позволяет видеть себя в кривых зеркалах горделивой современной жизни, но чувствовать и осознавать свое реальное положение и состояние, всегда сохраняя правильный масштаб в самооценке. Это Таинство самым животворным, исцеляющим образом влияет как на христианина, так и на всю Церковь, являясь совершенно необходимым звеном общецерковной «конструкции», без правильного функционирования которого все здание Церкви не может быть прочным и устойчивым. Отмечу сразу: то же самое можно сказать и в отношении Таинств Причастия и Крещения, и если всерьез не восстанавливать в полной мере эти три столпа Церкви, то о ее подлинном возрождении говорить не приходится.
А.: Так в чем же проявляется ущербность, как ты утверждаешь, церковной практики сегодня?
О.Н.: Мне тяжко произносить слова, носящие в себе осуждающие мотивы, потому буду ссылаться на авторитеты, которые уже высказывались по этому поводу; мне так будет легче. В начале прошлого века один из авторитетнейших иерархов Церкви митрополит Антоний (Храповицкий) писал: «…Но это самое большинство, конечно, не будет спорить против того, что исповедь у нас совершается бестолково, безобразно, не по чину церковному и не по духу пастырскому. Миряне осознают это еще болезненнее, но от кого зависит поставить дело иначе? Кто главный виновник того, что оно упало с надлежащей высоты? Конечно, мы – пастыри». Они же полностью созвучны и нынешнему времени. В общем, нужно бы без всяких экивоков признать, что в этом церковном деле мы чаще всего встречаем неумелость, небрежность, неопытность, формализм и бутафорское исполнение этого Таинства. Если у кого-то возникают на этот счет сомнения, достаточно порасспрашивать наших прихожан о том, как происходит их исповедь, а также как они относятся к данной стороне своей воцерковленности – приятного услышано будет мало.
У этой церковной проблемы есть, разумеется, свои корни и причины. Они заключаются в отходе от православного, святоотеческого понимания исповеди как существеннейшей стороны церковной жизни, в множественном наслоении искаженных представлений, связанных с историческим развитием церковного организма, в котором были как вершины, так и падения. Предпосылкой для нынешних проблем, несомненно, является то, что Таинство Исповеди не имеет собственно богослужебного чина, если не считать молитвы перед его совершением – своеобразного «эпиклесиса» (то есть, призывания сошествия Святого Духа), а также собственно разрешительной молитвы, и является самым индивидуализированным из всех Таинств.
Поэтому определяющее значение в нем имеют опытность, усердие, внимательность, совестливость, участливость – т.е. человеческие и пастырские качества исповедующего. А потому, поскольку в нем участвуют только двое, то результативность Таинства во многом зависит от их взаимодействия, от контакта их душ. Особенное, удесятеренное внимание должно оказываться проведению первой для человека Исповеди, для которой необходимо выделять отдельное время и место.
А.: Значит, все тайное и сокровенное в Исповеди происходит только в пространстве между исповедующимся и священником? Так может, эта проблема «поправляется», так сказать, в «индивидуальном» порядке, у каждого пастыря по-своему?
О.Н.: В связи с тем, что Таинство Исповеди не обрело своей устойчивой обрядовой формы и к тому же не является непосредственной частью уставного богослужебного цикла, оно, как бы «прилепляясь» к нему и пытаясь в него встроиться, тем не менее, невольно «выпадает» из строя церковной жизни. На эту ее сторону не хватает ни времени, ни внимания, она всегда «в цейтноте», и, увы, считается (уже как не писаное, но очень твердое правило), что осуществлять ее можно мимоходом. А между тем, Исповедь, духовное окормление вообще представляет собой важнейший фактор выстраивания духовной жизни христианина, наряду с Причастием являясь вторым ее крылом. Она исполнена своей незаменимой духовной силы и связывает душепопечительную практику в единую ткань. Без поднятия ее на должную высоту и придания ей соответствующей значимости мы не сможем осуществить упорядочение церковного устройства.
В этом смысле необходимо ясно осознавать точку зрения Православия на роль священника. Власть отпускать и разрешать в православной церковной традиции всегда понималась как власть свидетельствовать факт совершившегося раскаяния, и в силу этого – прощения, воссоединения с Церковью и примирения с Богом. И именно это исконное понимание Исповеди как Таинства остается в центре православного истолкования его.
А.: То есть, отпущение грехов кающегося происходит тогда (а это то, что я могу наблюдать воочию в храме), когда священник накрывает его голову специальной частью своего облачения и произносит молитву. О чем она?
О.Н.: В разрешительной молитве есть такие слова: «И аз, недостойный иерей, властию, мне данною, прощаю и разрешаю...». Следует напомнить, что эта часть разрешительной молитвы имеет католическое происхождение, проникнув в наши богослужебные книги с латинизацией православного богословия, и она, кстати, неизвестна во многих иных Православных Церквах. Основной же примирительной молитвой является «Примири и соедини его (ее) Святей Твоей Церкви…».
Безусловно, разрешение от грехов, произносимое священником, действительно. Однако совершается оно не по одной воле священника, но при необходимом условии – подлинном раскаянии исповедующегося, той «метанойе» (перемене, преображении духа), которая делает грех для человека действительно отвратительным и неприемлемым в его жизни. Если же этого нет, то «одной рукой в ладоши не хлопают» – это значит, что с православной точки зрения не бывает подлинного разрешения там, где нет подлинного раскаяния верующего.
Покаяние – это не просто констатация таких-то согрешений, не предоставление «перечня грехов», но, прежде всего – настоящий кризис совести, когда человек реально видит загрязнение той своей духовной одежды, которую ему даровали в Крещении, когда он узрел воочию уродство своего облика, совершаемое грехом и страстью. Вот тогда и становится действительностью сакральность слов «Разрешаю», тогда и возвращается человеку мир души и радость, без которых для христианина ничего не имеет значения и интереса.
А.: Не могу не спросить тебя об одном своем наблюдении: как-то в одном храме видел, когда довольно немаленькая группа прихожан, выстроившаяся на исповедь, уж больно быстро священником была «отпущена». Полагаю, что на каждого было потрачено не более минуты. Подумалось: неужели при такой «скорострельности» возможно проявление, как ты говоришь, «кризиса совести»?
О.Н.: Это еще одна сторона проблемы. В сегодняшней церковной жизни Исповедь приобрела характер как бы «пропуска» к Причастию, являясь не самостоятельно ценным, а как бы служащим неким «дозволением» к причащению. Увы, очень многие наши прихожане воспринимают Исповедь исключительно в контексте подготовки к Причастию и необходимого, «дежурного» (чаще всего формального) условия для его совершения.
При всей положительности такого подхода, служащего подготовительному приготовлению к принятию Святых Тайн, сегодняшняя практика исповеди затушевывает (и порой весьма густо) чистоту и простоту православного учения о Церкви и Евхаристии, свидетельствующего о том, что единственным, и в то же время достаточным условием для Причащения является просто членство в Церкви, даруемое человеку в Крещении, которое верой включает его в небесную реальность и по существу не требует каких-либо дополнительных условий. Тем более, что весь строй Божественной Литургии (о которой приходится упоминать сейчас, а говорить мы будем о ней, как я повторюсь, в следующий раз) зиждется на исповедовании и покаянии в грехах. К тому же, нужно ясное понимание того, что человек при всем старании не может быть очищенным и «достойным» Причастия, а причащается не «по заслугам» или «подвигам», но лишь в силу Любви к нему Бога.
Исповедная практика в этой связи получила еще один искажающий сдвиг – от внутреннего покаяния к «отпущению грехов», часто воспринимаемого как полумагическое действие, совершаемое священником, когда люди стараются искать в нем не способа очищения от греха и получения благодатной помощи божественных энергий в борьбе со страстями, а формального права приступить к Причастию.
А.: Да, пошли для меня «сложности»… Но ничего, слушаю сейчас как лекцию по «высшей математике». Излагай так как есть, потом буду «переваривать».
О.Н.: Ладно, уж «доведу» эти мысли до конца. Еще одна «накладка», приведшая в конце концов к серьезной путанице, произошла в смешении Исповеди сакраментальной (происходящей в Таинстве, которую принимает священник) и несакраментальной, практикующейся обычно в монастырской духовной практике, которая не обязательно требует участия священника, когда наставничество, исходящее от опытного монаха, передавалось менее опытному и не требующего сакрального священнического участия (а в первоначальном виде монашество вовсе считалось со священством несовместимым).
Если в свое время такая смешанная форма исповеди играла, несомненно, полезную роль, то со временем, оставшись такой же, в приходской церковной жизни немало затем послужила дискриминации этого Таинства. Дело в том, что мнимое удобство «двух в одном» привело к тому, что в нашу эпоху обмирщения церковного общества священническая исповедь стала почти единственной формой душепопечения, духовного окормления паствы. Вот и пытаются оба: и пастырь, и пасомый, – находясь под епитрахилью 3-4 минуты, вместить в это время и рассказ, и обдумывание, и духовную беседу, и наставление, а также кризис совести и разрешение, когда в очереди нетерпеливо дожидаются еще десятка два-три жаждущих «второго Крещения».
Чего здесь больше – пользы или вреда? Что это, если не профанация? Душепопечение – это, прежде всего, серьезное руководство духовной жизнью христианина, помощь ему в его внутренней борьбе со своим злом, грехом, страстями, это то, ради чего создана и существует Церковь, которой Бог по Своему милосердию оставил сакраментальные средства Святого Духа для помощи человеку, для его исцеления. Задача исповедника состоит в том, чтобы упавшего грешника опять поставить «на крыло» правильного духовного движения перед святостью и величием замыла Бога о нем.
А.: И еще по поводу приводимого мною наблюдения: почему непременно нужно, чтобы была очередь? Неужели без нее никак нельзя? У меня в связи с такой картинкой всегда возникают «несимпатичные» ассоциации. Ведь очередь ведет обязательно к торопливости, разве не так?
О.Н.: Я с тобой согласен – большие очереди и вызванная ими поспешность оставляют негативное впечатление. Очень тому способствует распространенное в церковной среде мнение, что исповедоваться нужно непременно накануне причащения, а еще лучше – непосредственно перед ним, во время Литургии, – мол, «чтобы меньше нагрешить до Причастия». К сожалению, такие мысли порой поддерживаются и самими священниками. Вот и получается у нас из-за этого исповедальная «лихорадка», объясняемая «нехваткой времени», а с ней и дискредитация и самого Таинства.
Что страшного в том, если исповедь будет распределена в течение всей недели, и человек исповедуется не накануне, а за несколько дней или даже за неделю до Причастия, но сделает это «с чувством, с толком, с расстановкой»? Многим такое предположение покажется невозможным, кому-то даже еретическим. Однако подумаем: если прихожанин решил в какой-то день причащаться и загодя исповедуется, то все последующие дни перед Причастием у него будут проходить «в духе», то есть в состоянии особого соблюдения себя, когда он постоянно будет помнить о предстоящей встрече со Христом. Не окажется ли пребывание души в таком состоянии, наряду с таким же протяженным и потому вдумчивым и внимательным прочтением – «прочувствованием» приготовительных канонов, акафистов и молитв, более глубокой и существенной подготовкой, чем механическое, полусонное вычитывание правила к ночи накануне?
«Каким серьезным и важным становится день, который я должен провести в обычных занятиях, но который весь проходит во свете приближающейся встречи с Христом; как все то обычное и незначительное, заполняющее мое ежедневное существование, то, к чему я привык и на что не обращаю никакого внимания, приобретает новое значение. Всякое слово, сказанное мной, всякое действие, всякая мысль, приходящая мне в голову, становятся важными, единственными, непреложными; или они по существу связаны с ожиданием Христа, или противоречат ему. Самое время, которое мы обычно так легко тратим, приобретает свое настоящее значение, как время либо спасения, либо погибели. Вся наша жизнь становится тем, чем она стала после пришествия Христа на землю: вознесением к Нему или уходом от Него во тьму и погибель…
Это предвкушение, однако, дается нам для того, чтобы мы, возлюбив Царство Божие, чаяли совершеннейшего общения с Богом в грядущем «невечернем дне». И каждый раз, как бы в предварение вкусив «мира и радости Царства Небесного», мы возвращаемся в земную жизнь, и опять перед нами длинный, узкий и трудный путь. Из праздника мы возвращаемся в жизнь поста, в жизнь приготовления и ожидания. Мы чаем вечера этой земной жизни, когда мы сделаемся участниками «Света тихого, святой славы бессмертного Отца Небесного», – начала, которому не будет конца» – писал прот. Александр Шмеман.
Конечно, такой подход потребует обеспечения возможности регулярных исповедальных встреч со священником на протяжении служебной недели. Но ведь практика душепопечения и должна быть регулярной и равномерно насыщенной во времени. И если такая беседа не стеснена во времени, то тогда только и возможно ее влияние на настоящее духовное изменение души, и если в результате ее у человека появится покаянное чувство о себе, то и Таинство Покаяния в результате такой исповеди будет совершаться по истине, и пасомые будут возрастать опытно, прибегая к духовным встречам лишь «по делу», а не «по расписанию» и по всякому пустяшному, часто надуманному случаю. В древности один старец отвечал так на вопрос о том, как жить по-христиански в мире: «Просто вспоминая, что завтра или через несколько дней я буду принимать Святое Причастие…». Это самое действенное средство воспитания в себе христианского характера.
А.: Хотя эта тема была для меня, в общем, очень непростой, тем не менее, я понял, что эта сторона церковной жизни имеет особое значение, но ее состояние далеко от «идеала». Что-то ведь можно сделать для выправления ситуации?
О.Н. Конечно же, нужно понять, возможно ли поднять планку исповедной практики на достойную высоту в современной церковной жизни? Положительным ответ может стать только тогда, когда эта задача, равно как и возрождение всей литургической жизни, окажется в центре церковного внимания, усилий и служения. Сегодня необходимо воссоздать культуру исповеди и внедрять ее в церковную практику, что, несомненно, придаст животворные импульсы, столь необходимые нынешней церковной жизни.
Так как это благородное дело практически осуществляется на уровне пастырей, то огромное значение в нем должно играть их самообразование. Об этом писал митрополит Антоний (Храповицкий) в упоминавшейся его «Исповеди»: «Мы имели и имеем полную возможность не ослаблять его до такой степени; мы и теперь можем это дело исправить: было бы только доброе желание, да доброе старание поработать – прежде всего, над самим собой». Пастырю необходимо честно соотносить свою православную веру, священническое призвание, долг и ответственность перед Богом за вверенные ему души с той исповеднической практикой, которая сегодня на деле им осуществляется. Ведущую же роль в общецерковном плане, конечно же, должны играть «пастырепастыри» – правящие епархиальные епископы».
И как заключение сказанного об исповеди хочется привести еще одну цитату митрополита Антония: «Подумай об этом, иерей Божий, и пожалей и полюби человека. Никогда человек не бывает так прекрасен, так мил Богу, как тогда, когда он убивает перед Ним и перед тобой свою гордыню. Лишь только уничтожен этот главный враг нашего спасения, враг Божий, т.е. гордость, сейчас же душа исповедующегося становится открытой для восприятия самых святых мыслей, желаний, намерений и решений. Блажен ты, духовник, если Бог тебе скажет то, что именно может послужить на пользу твоему духовному чаду для совершенного им постепенного отрешения от прежних грехов. Но Бог помогает труждающимся, а не лежащим, говорит святитель Тихон Задонский, и вот ты и должен главною задачею своей жизни поставить приобретение опытности духовного врачевания, т.е. руководственных указаний христианам, как бороться с грехом, как укрепиться и в добродетели».
